вторник, 06 июля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Здесь никого. Здесь тихо, как во сне.
Лишь пенье птиц в небесной вышине
Здесь нарушает сладостный покой.
Закончен уж давно последний бой,
Но не забыть им гром стальных орудий,
И строгий приговор небесных судей,
Что был произнесен их поколенью;
А нынче здесь лишь ветра дуновенье
И дождик ласковый, шурша в густой листве,
Даруют им покой и вечный свет.
Как тихо...Смолкнул даже птичий звон
И первый в жизни свой земной поклон
Я подарил защитникам России,
Столь сильным, и столь слабым в своей силе.
Я чувствую себя, как будто в храме,
Ведь их могилы стали алтарями.
Лишь пенье птиц в небесной вышине
Здесь нарушает сладостный покой.
Закончен уж давно последний бой,
Но не забыть им гром стальных орудий,
И строгий приговор небесных судей,
Что был произнесен их поколенью;
А нынче здесь лишь ветра дуновенье
И дождик ласковый, шурша в густой листве,
Даруют им покой и вечный свет.
Как тихо...Смолкнул даже птичий звон
И первый в жизни свой земной поклон
Я подарил защитникам России,
Столь сильным, и столь слабым в своей силе.
Я чувствую себя, как будто в храме,
Ведь их могилы стали алтарями.
вторник, 08 июня 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Мы не за то должны любить своих друзей,
Что нам они в несчастье помогают.
И не за то, что проще и честней
Они от зла и бед оберегают.
И даже не за то, что с другом нам
Становится просторней и светлее,
Что ради нас в любые времена
Себя друг никогда не пожалеет.
Мы друга не за то должны любить,
Что он нас лучше, иль, быть может, хуже.
Как просто и как сложно - другом быть.
И чувствовать, что ты кому-то нужен.
И ценность дружбы далеко не в том,
Чтобы большой компанией собраться,
И за богатым праздничным столом
Веселый разговор "за жизнь" вести, смеяться...
Да, это все, конечно, в дружбе есть,
И быть должно, но Долг звучит иначе -
Любить друзей за то, что они есть...
И лишь тогда все остальное что-то значит.
Что нам они в несчастье помогают.
И не за то, что проще и честней
Они от зла и бед оберегают.
И даже не за то, что с другом нам
Становится просторней и светлее,
Что ради нас в любые времена
Себя друг никогда не пожалеет.
Мы друга не за то должны любить,
Что он нас лучше, иль, быть может, хуже.
Как просто и как сложно - другом быть.
И чувствовать, что ты кому-то нужен.
И ценность дружбы далеко не в том,
Чтобы большой компанией собраться,
И за богатым праздничным столом
Веселый разговор "за жизнь" вести, смеяться...
Да, это все, конечно, в дружбе есть,
И быть должно, но Долг звучит иначе -
Любить друзей за то, что они есть...
И лишь тогда все остальное что-то значит.
воскресенье, 06 июня 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Настанет день, когда я все пойму.
Но не прикажешь сердцу своему,
Перебирая в памяти своей
Обрывки далеко ушедших дней.
Настанет день, когда я все пойму.
И что с того мне будет, я не знаю,
Но чувству своему я доверяю,
Не доверяя своему уму.
Настанет день, когда я все пойму,
Не научившись толком ничему.
Но я ни в чем не буду виноват,
Скорей желая все вернуть назад.
Настанет день, когда я все пойму,
И моя муза с грустью крылья сложит -
Она уже ничем мне не поможет -
Идти вперед придется самому.
Стремясь отсрочить этот скорбный день,
Своей души я проклинаю лень.
Что будет дальше - пусть Господь рассудит,
Но пусть ко мне он милосерден будет.
Но не прикажешь сердцу своему,
Перебирая в памяти своей
Обрывки далеко ушедших дней.
Настанет день, когда я все пойму.
И что с того мне будет, я не знаю,
Но чувству своему я доверяю,
Не доверяя своему уму.
Настанет день, когда я все пойму,
Не научившись толком ничему.
Но я ни в чем не буду виноват,
Скорей желая все вернуть назад.
Настанет день, когда я все пойму,
И моя муза с грустью крылья сложит -
Она уже ничем мне не поможет -
Идти вперед придется самому.
Стремясь отсрочить этот скорбный день,
Своей души я проклинаю лень.
Что будет дальше - пусть Господь рассудит,
Но пусть ко мне он милосерден будет.
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Сегодня начало лета,
Я вышел из дома утром,
Рассвет полыхал за домом,
На улице - ни души.
И кто говорил, что счастье
Доступно лишь только мудрым?
Мне тоже оно знакомо.
Давай же, душа, пиши!
Пиши не о том, что где-то
Несчастие или слабость,
Пиши не о том, что где-то
Безумие или страх.
Пиши, что начало лета
Кому-то приносит радость.
Ведь надо немного света
Хотя б удержать в руках.
О люди! Раздвиньте стены!
Вдохните же полной грудью!
Сегодня начало лета,
А скоро оно пройдет.
И счастье тому, кто это
Мгновенье не позабудет.
И с песнею недопетой
Уйдет далеко вперед.
Я вышел из дома утром,
Рассвет полыхал за домом,
На улице - ни души.
И кто говорил, что счастье
Доступно лишь только мудрым?
Мне тоже оно знакомо.
Давай же, душа, пиши!
Пиши не о том, что где-то
Несчастие или слабость,
Пиши не о том, что где-то
Безумие или страх.
Пиши, что начало лета
Кому-то приносит радость.
Ведь надо немного света
Хотя б удержать в руках.
О люди! Раздвиньте стены!
Вдохните же полной грудью!
Сегодня начало лета,
А скоро оно пройдет.
И счастье тому, кто это
Мгновенье не позабудет.
И с песнею недопетой
Уйдет далеко вперед.
вторник, 01 июня 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Рассвет над городом простер свои ладони,
Приобретает небо дивный цвет.
Огромные, холодные ладони
И чистые, как воздух первых лет.
И руку положа на эту землю,
Я чувствую ее забытый пульс.
Я без обиды от нее приемлю
Своих творений подлинную грусть.
В лесу светает...Раздается пенье
Веселых стаек самых разных птиц.
Они поют, поют в самозабвеньи
И пение не ведает границ.
И я надеюсь, их никто не тронет -
Ах, до чего же уязвим певец!
Но ничего нет в мире непреклонней
Поющих самых маленьких сердец
Приобретает небо дивный цвет.
Огромные, холодные ладони
И чистые, как воздух первых лет.
И руку положа на эту землю,
Я чувствую ее забытый пульс.
Я без обиды от нее приемлю
Своих творений подлинную грусть.
В лесу светает...Раздается пенье
Веселых стаек самых разных птиц.
Они поют, поют в самозабвеньи
И пение не ведает границ.
И я надеюсь, их никто не тронет -
Ах, до чего же уязвим певец!
Но ничего нет в мире непреклонней
Поющих самых маленьких сердец
суббота, 29 мая 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Цветущая сирень среди деревьев,
Вокруг столь нежным ароматом веет -
Я этот миг запомню навсегда.
Цветы, обрыв, достойный скалолаза,
Из под земли струится, как из сказок,
Холодная, как звездный свет, вода.
Да, это место памяти моей,
И виноват ли я, черпая в ней
Прилив бодрящих сил и вдохновенья?
И хоть с тех пор прошло немало лет,
Я сохранил в душе тот нежный цвет,
Цветущей, словно в первый раз, сирени.
Вокруг течет неведомое время,
А здесь я навсегда останусь с теми,
Кто другом был мне, как на островке.
И пусть простые, искренние слезы
Нарушат ритм обыкновенной прозы
Под шум воды на этом роднике.
Пусть каждому дана своя страна,
Но подлинная родина - одна.
И это не страна, не дом, не город.
А место, что я для себя избрал,
Куда хожу, как верующий в храм,
Чтоб утолить там свой душевный голод.
Вокруг столь нежным ароматом веет -
Я этот миг запомню навсегда.
Цветы, обрыв, достойный скалолаза,
Из под земли струится, как из сказок,
Холодная, как звездный свет, вода.
Да, это место памяти моей,
И виноват ли я, черпая в ней
Прилив бодрящих сил и вдохновенья?
И хоть с тех пор прошло немало лет,
Я сохранил в душе тот нежный цвет,
Цветущей, словно в первый раз, сирени.
Вокруг течет неведомое время,
А здесь я навсегда останусь с теми,
Кто другом был мне, как на островке.
И пусть простые, искренние слезы
Нарушат ритм обыкновенной прозы
Под шум воды на этом роднике.
Пусть каждому дана своя страна,
Но подлинная родина - одна.
И это не страна, не дом, не город.
А место, что я для себя избрал,
Куда хожу, как верующий в храм,
Чтоб утолить там свой душевный голод.
пятница, 28 мая 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Дождь зарядил, как будто на века.
Размокший свет от фонарей на улицах
И первая размокшая строка
В тетради поэтической рифмуются.
Дождь зарядил...Я в комнате один,
Я познаю всю прелесть одиночества,
Ведь тот, кто одинок, непобедим,
Но мне непобедимым быть не хочется.
Дождь зарядил...Все, что знакомо нам,
Все что известно было нам заранее,
Когда после дождя спадет туман,
Приобретет иные очертания.
А на столе посапывает кот,
Смотрю я, как уютно он устроился.
Он мне свое тепло передает,
И, глядя на него, я успокоился.
А дождь идет сегодня целый день,
И, путешествуя по мглистым тропкам памяти,
Я часто видел собственную тень,
Дрожащую, как нищенка на паперти.
Размокший свет от фонарей на улицах
И первая размокшая строка
В тетради поэтической рифмуются.
Дождь зарядил...Я в комнате один,
Я познаю всю прелесть одиночества,
Ведь тот, кто одинок, непобедим,
Но мне непобедимым быть не хочется.
Дождь зарядил...Все, что знакомо нам,
Все что известно было нам заранее,
Когда после дождя спадет туман,
Приобретет иные очертания.
А на столе посапывает кот,
Смотрю я, как уютно он устроился.
Он мне свое тепло передает,
И, глядя на него, я успокоился.
А дождь идет сегодня целый день,
И, путешествуя по мглистым тропкам памяти,
Я часто видел собственную тень,
Дрожащую, как нищенка на паперти.
четверг, 20 мая 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Кто говорил, что в сорок пятом
Фашизм был нами побежден,
Что ближний наш нам станет братом,
Агрессор будет осужден,
Что будем жить мы в новом мире,
Свободном от обид и зла...
Увы, вас нету и в помине,
Вас ваша вера подвела...
Фашизм жив, и все живее
Становится он с каждым днем.
Я не про то, что бьют евреев,
Я лишь про то, как мы живем.
Фашизм менял свои личины,
Пока менялись, шли года.
Тому, конечно, есть причины.
Все так изменчиво всегда.
Фашизм везде. Нет, я не ною,
Мой друг, взгляни вокруг себя.
Поймешь, что я не параноик
И ужаснешься ты, скорбя.
Фашизм бывает материальный,
Национальный - суть одна.
Моральный, интеллектуальный -
И только наша в том вина.
И даже в "белом и пушистом"
Доброжелательном лице
Увидишь ты лицо фашиста
И вновь окажешься в кольце.
В кольце нелепейших раздумий,
Кто друг, кто нет, и где свои.
И получается, что в сумме
Вокруг опять одни враги.
Фашист, не злясь и не мечтая,
Весь мир заочно не любя
Воюет с тем, кого считает
Неполноценнее себя.
И не в критериях здесь дело,
А в отношении к другим.
Переверну я фразу смело,
Тот, кто не любит, не любим.
Фашизм так вжился в повседневность,
Что с ним нет смысла воевать.
И остается лишь потребность
Свой грустный стих не обрывать...
Фашизм был нами побежден,
Что ближний наш нам станет братом,
Агрессор будет осужден,
Что будем жить мы в новом мире,
Свободном от обид и зла...
Увы, вас нету и в помине,
Вас ваша вера подвела...
Фашизм жив, и все живее
Становится он с каждым днем.
Я не про то, что бьют евреев,
Я лишь про то, как мы живем.
Фашизм менял свои личины,
Пока менялись, шли года.
Тому, конечно, есть причины.
Все так изменчиво всегда.
Фашизм везде. Нет, я не ною,
Мой друг, взгляни вокруг себя.
Поймешь, что я не параноик
И ужаснешься ты, скорбя.
Фашизм бывает материальный,
Национальный - суть одна.
Моральный, интеллектуальный -
И только наша в том вина.
И даже в "белом и пушистом"
Доброжелательном лице
Увидишь ты лицо фашиста
И вновь окажешься в кольце.
В кольце нелепейших раздумий,
Кто друг, кто нет, и где свои.
И получается, что в сумме
Вокруг опять одни враги.
Фашист, не злясь и не мечтая,
Весь мир заочно не любя
Воюет с тем, кого считает
Неполноценнее себя.
И не в критериях здесь дело,
А в отношении к другим.
Переверну я фразу смело,
Тот, кто не любит, не любим.
Фашизм так вжился в повседневность,
Что с ним нет смысла воевать.
И остается лишь потребность
Свой грустный стих не обрывать...
воскресенье, 16 мая 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Мгновение дождя. Течет вода,
Вода, но на простую не похожая.
И облака укрыли города,
Как мать ребенка, столь же осторожно.
Мгновение дождя. Открыты окна
И дождь стучится в сердце все больней.
Быть может, там, на небе, одиноко.
И так же одиноко, как и мне.
Мгновение дождя. Идут секунды -
Секунды капель и секунды снов.
На улицах так пусто и безлюдно
А дома никого уж нет давно.
Куда идти? Зачем? Не все равно ли?
Любовь вздыхает тихо, уходя.
Я позабуду сыгранные роли
До нового мгновения дождя.
Вода, но на простую не похожая.
И облака укрыли города,
Как мать ребенка, столь же осторожно.
Мгновение дождя. Открыты окна
И дождь стучится в сердце все больней.
Быть может, там, на небе, одиноко.
И так же одиноко, как и мне.
Мгновение дождя. Идут секунды -
Секунды капель и секунды снов.
На улицах так пусто и безлюдно
А дома никого уж нет давно.
Куда идти? Зачем? Не все равно ли?
Любовь вздыхает тихо, уходя.
Я позабуду сыгранные роли
До нового мгновения дождя.
вторник, 11 мая 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Пускай прожил я очень мало,
И жизни глубины не знаю,
В простом и нежном слове "мама"
Мне чуется земля родная,
Но не страна, не дом, не город,
А почва, почва под ногами.
И пусть пока я очень молод,
Пора сказать об этом маме.
Ты будешь для людей меняться,
Того нисколько ни желая,
А мне ты будешь улыбаться
Всегда такая молодая!
Пусть за окном гроза бушует
И капли гулко бьют по крыше,
Я ведаю любовь большую,
Ведь ты меня всегда услышишь.
Прости меня! За что - не знаю -
Теперь уже не перечислить...
Но я исправлюсь. Жизнь земная
Поможет все понять, осмыслить...
И не красивыми словами
А твердой верностью поступка
Сказать свое спасибо маме
И быть хоть в этом неотступным.
И жизни глубины не знаю,
В простом и нежном слове "мама"
Мне чуется земля родная,
Но не страна, не дом, не город,
А почва, почва под ногами.
И пусть пока я очень молод,
Пора сказать об этом маме.
Ты будешь для людей меняться,
Того нисколько ни желая,
А мне ты будешь улыбаться
Всегда такая молодая!
Пусть за окном гроза бушует
И капли гулко бьют по крыше,
Я ведаю любовь большую,
Ведь ты меня всегда услышишь.
Прости меня! За что - не знаю -
Теперь уже не перечислить...
Но я исправлюсь. Жизнь земная
Поможет все понять, осмыслить...
И не красивыми словами
А твердой верностью поступка
Сказать свое спасибо маме
И быть хоть в этом неотступным.
четверг, 29 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Увы, Бог в церкви не живет,
Там слишком для него богато.
Ему привычней небосвод...
Но он и в церкви жил когда-то.
Он в церкви жил, когда чекист
Ломал кресты и рушил храмы,
И правоверный коммунист
Копал для иереев ямы.
Бог не живет и во дворцах
Увы, там слишком много власти
Бог жив лишь в искренних сердцах,
А во дворцах - лишь низость страсти.
Скорее Бог живет в тюрьме,
Среди солдат, и в психбольнице,
Ведь путь страдальческий во тьме
Заставит искренней молиться.
Бог постоянно на войне
Кого-то бережет от пули,
А также - Бог живет во сне,
Коль беззащитно мы уснули.
И каждый творческий полет
Превознесен его руками.
Увы, Бог в церкви не живет...
Чтоб мы всегда его искали.
Там слишком для него богато.
Ему привычней небосвод...
Но он и в церкви жил когда-то.
Он в церкви жил, когда чекист
Ломал кресты и рушил храмы,
И правоверный коммунист
Копал для иереев ямы.
Бог не живет и во дворцах
Увы, там слишком много власти
Бог жив лишь в искренних сердцах,
А во дворцах - лишь низость страсти.
Скорее Бог живет в тюрьме,
Среди солдат, и в психбольнице,
Ведь путь страдальческий во тьме
Заставит искренней молиться.
Бог постоянно на войне
Кого-то бережет от пули,
А также - Бог живет во сне,
Коль беззащитно мы уснули.
И каждый творческий полет
Превознесен его руками.
Увы, Бог в церкви не живет...
Чтоб мы всегда его искали.
вторник, 27 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Я понял: нет надежных вех,
Есть лишь случайные заботы,
Когда, бросая взгляд наверх,
Я с нетерпеньем ждал кого-то.
Но этот кто-то не пришел,
Забрать меня к себе не вздумал.
Он лишь сказал "Вопрос решен.
Ты коронован тяжкой думой"
Поэту сказано: ты царь,
Но царь не августейшей крови,
И будут на тебя, как встарь,
Все примерять другие роли.
И скажут про тебя: "лентяй"
А может хуже: "враг народа"
А может, "плакса и слюнтяй"
А может быть, "позор природы"
Ты коронован нищетой,
Насмешкой и презреньем сильных,
За повседневной суетой
Почуешь холод ты могильный.
Тебя родные не поймут,
И ты, в противовес призванью,
Возненавидишь слово "труд"
Не понимая их желаний.
Да, это твой нелегкий путь,
И в том вся тяжесть катастрофы,
Что если ты решишь свернуть,
Услышу я твой жалкий ропот...
И ты забудешь недописанные строфы.
Есть лишь случайные заботы,
Когда, бросая взгляд наверх,
Я с нетерпеньем ждал кого-то.
Но этот кто-то не пришел,
Забрать меня к себе не вздумал.
Он лишь сказал "Вопрос решен.
Ты коронован тяжкой думой"
Поэту сказано: ты царь,
Но царь не августейшей крови,
И будут на тебя, как встарь,
Все примерять другие роли.
И скажут про тебя: "лентяй"
А может хуже: "враг народа"
А может, "плакса и слюнтяй"
А может быть, "позор природы"
Ты коронован нищетой,
Насмешкой и презреньем сильных,
За повседневной суетой
Почуешь холод ты могильный.
Тебя родные не поймут,
И ты, в противовес призванью,
Возненавидишь слово "труд"
Не понимая их желаний.
Да, это твой нелегкий путь,
И в том вся тяжесть катастрофы,
Что если ты решишь свернуть,
Услышу я твой жалкий ропот...
И ты забудешь недописанные строфы.
понедельник, 26 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Никогда не говори себе,
Будто недостоин ты прощенья,
Это лишь пустое обольщенье,
Вызов неприкаянной судьбе.
Самой беспросветною порою
Где-то вдруг зажжется огонек.
Только так к нам и приходит Бог,
Когда жизнь нам кажется тюрьмою.
Тишина. Покой. Советский город.
Тишина. Покой. Но не для всех.
Где-то там, на Украине, голод.
А в пивной - шум праздничных потех.
А за гранью городских окраин
Областной расстрельный полигон.
И когда скомандовал "хозяин",
Груз живой сюда был привезен.
Заключенные держались робко,
Заключенных били в темноте.
Они были разными до "срока",
А теперь - лишь масса грязных тел.
Вот подводят их к расстрельной яме,
Исполнять суровый приговор.
Но внезапно между мужиками
Завязался странный разговор.
"Стали поневоле мы друзьями",-
Ясно прошептал один из них.
"А ты кто?" - "Да я простой крестьянин
И несостоявшийся жених"
"Ну, а ты?" - "Обычный работяга,
Знаю только свой родной станок".
"Но тогда за что тебя, беднягу?" -
"Я на друга донести не мог..."
Они рыли общую могилу,
Ведь связала общая их нить,
В каждом жизнь и смерть заговорила
И они уж не могли темнить.
Звук стрельбы раздался над опушкой,
Из кустов вспорхнула стайка птиц.
И ходил потом, играя "пушкой"
Вдоль могилы честный коммунист...
Это наше прошлое. Покрыто
Оно слоем пыльной тишины.
Только голоса людей забытых
Иногда звучат из за стены.
Будто недостоин ты прощенья,
Это лишь пустое обольщенье,
Вызов неприкаянной судьбе.
Самой беспросветною порою
Где-то вдруг зажжется огонек.
Только так к нам и приходит Бог,
Когда жизнь нам кажется тюрьмою.
Тишина. Покой. Советский город.
Тишина. Покой. Но не для всех.
Где-то там, на Украине, голод.
А в пивной - шум праздничных потех.
А за гранью городских окраин
Областной расстрельный полигон.
И когда скомандовал "хозяин",
Груз живой сюда был привезен.
Заключенные держались робко,
Заключенных били в темноте.
Они были разными до "срока",
А теперь - лишь масса грязных тел.
Вот подводят их к расстрельной яме,
Исполнять суровый приговор.
Но внезапно между мужиками
Завязался странный разговор.
"Стали поневоле мы друзьями",-
Ясно прошептал один из них.
"А ты кто?" - "Да я простой крестьянин
И несостоявшийся жених"
"Ну, а ты?" - "Обычный работяга,
Знаю только свой родной станок".
"Но тогда за что тебя, беднягу?" -
"Я на друга донести не мог..."
Они рыли общую могилу,
Ведь связала общая их нить,
В каждом жизнь и смерть заговорила
И они уж не могли темнить.
Звук стрельбы раздался над опушкой,
Из кустов вспорхнула стайка птиц.
И ходил потом, играя "пушкой"
Вдоль могилы честный коммунист...
Это наше прошлое. Покрыто
Оно слоем пыльной тишины.
Только голоса людей забытых
Иногда звучат из за стены.
воскресенье, 25 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Злая улыбка,
Пустые глаза,
Самодовольная рожа.
Если он что-то
С усмешкой сказал,
Это лишь бранью быть может.
Взгляд равнодушный,
Звериный оскал,
Мертвая тяга к насилью.
В обществе каждом
Он жертву искал.
После - толпой ее били.
Девичьи слезы,
Рыдания вдов...
Пьянки, наркотики в клубе...
Улицы грязных
Больших городов
Он патрулировать любит.
Он уважает
Лишь буйный кулак,
Что занесен для удара.
Все, что не сила, не твердость - то шлак.
Все, что не грубо - бездарно.
Я не устану всем вам объяснять -
Это - и будет, и было.
Нашей страны восковая печать.
Это - российское быдло.
Пустые глаза,
Самодовольная рожа.
Если он что-то
С усмешкой сказал,
Это лишь бранью быть может.
Взгляд равнодушный,
Звериный оскал,
Мертвая тяга к насилью.
В обществе каждом
Он жертву искал.
После - толпой ее били.
Девичьи слезы,
Рыдания вдов...
Пьянки, наркотики в клубе...
Улицы грязных
Больших городов
Он патрулировать любит.
Он уважает
Лишь буйный кулак,
Что занесен для удара.
Все, что не сила, не твердость - то шлак.
Все, что не грубо - бездарно.
Я не устану всем вам объяснять -
Это - и будет, и было.
Нашей страны восковая печать.
Это - российское быдло.
суббота, 24 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
В королевский зал был приглашен
Странствующий менестрель-бродяга
Он легко владел пером и шпагой,
Лучше всех играл на лютне он.
Он бродил по городам и весям
Мелодично струнами звеня,
Песней он встречал начало дня
Воспевая дивное Полесье.
Дикий край, печальную страну,
Говорят, он родом был оттуда.
Но теперь там лишь обломков груды,
А народ - у варваров в плену.
Варвары и были тем народом,
К королю которых приглашен
Наш бродяга юный, Звался он
Менестрелем и Певцом Свободы.
Полюбил его последний раб
В королевстве страха и поклонов.
Менестрель жил по своим законам,
И любил того, кто нищ и слаб.
Начал понимать он все яснее,
Что он приглашен не просто так.
Ведь певцов, артистов и бродяг
Никогда король не пожалеет.
А тем боле - славный Менестрель,
Что был наречен Певцом Свободы.
Кем был наречен? Самим народом!
Почему народ настолько смел...
Думал менестрель...Но взявший лютню,
Он пошел угрюмо во дворец,
В миллионах бьющихся сердец
Он шагал один - усталый путник.
Молча отмахнулся он от стражи,
"Не тому вы отдаете честь!"
Попытался он забыть про месть,
Проходя среди охраны вражьей.
Вот и тронный зал. Пред королем
Шепчутся, ходя полусогбенно,
Ждут, когда же преклонит колено
Менестрель, представ пред главарем.
Менестрель молчит...Молчат вельможи,
Все боятся сделать лишний шаг.
"Я бы не дал за него гроша!"
Шут кричит...Лишь он такое может!
"Что ж ты не играешь, менестрель?"
Вопрошает деланно учтиво
Сам король. "Подать, быть может, пива?
В наших погребах отличный хмель."
Менестрель молчал...И вот он начал.
Но не марш, не танец, и не гимн,
Веяло от этого другим
Неизвестным здесь доселе плачем.
Он запел на древнем языке
Своего забитого народа.
И казалось, что сама природа
Тучами укрылась, как в тоске.
Он играл, играл легко и нежно
Среди тучных, в золоте, вельмож,
Но игрой слезу не прошибешь.
У того, кто не рыдал над тем, что грешен...
Песня кончилась. И даже смельчаки
Дерзости такой не ожидали,
Ведь язык, звучавший в этом зале,
Был язык не графа, а слуги!
Дальше началась неразбериха...
Кто-то крикнул: "Стража! Караул!"
Но король сказал спокойно: "Тихо!
Прекратить бессмысленный разгул!"
___
И опять идет усталый путник
Вдоль и поперек своих дорог,
Только нету с ним любимой лютни,
Вместо лютни с ним остался Бог.
Странствующий менестрель-бродяга
Он легко владел пером и шпагой,
Лучше всех играл на лютне он.
Он бродил по городам и весям
Мелодично струнами звеня,
Песней он встречал начало дня
Воспевая дивное Полесье.
Дикий край, печальную страну,
Говорят, он родом был оттуда.
Но теперь там лишь обломков груды,
А народ - у варваров в плену.
Варвары и были тем народом,
К королю которых приглашен
Наш бродяга юный, Звался он
Менестрелем и Певцом Свободы.
Полюбил его последний раб
В королевстве страха и поклонов.
Менестрель жил по своим законам,
И любил того, кто нищ и слаб.
Начал понимать он все яснее,
Что он приглашен не просто так.
Ведь певцов, артистов и бродяг
Никогда король не пожалеет.
А тем боле - славный Менестрель,
Что был наречен Певцом Свободы.
Кем был наречен? Самим народом!
Почему народ настолько смел...
Думал менестрель...Но взявший лютню,
Он пошел угрюмо во дворец,
В миллионах бьющихся сердец
Он шагал один - усталый путник.
Молча отмахнулся он от стражи,
"Не тому вы отдаете честь!"
Попытался он забыть про месть,
Проходя среди охраны вражьей.
Вот и тронный зал. Пред королем
Шепчутся, ходя полусогбенно,
Ждут, когда же преклонит колено
Менестрель, представ пред главарем.
Менестрель молчит...Молчат вельможи,
Все боятся сделать лишний шаг.
"Я бы не дал за него гроша!"
Шут кричит...Лишь он такое может!
"Что ж ты не играешь, менестрель?"
Вопрошает деланно учтиво
Сам король. "Подать, быть может, пива?
В наших погребах отличный хмель."
Менестрель молчал...И вот он начал.
Но не марш, не танец, и не гимн,
Веяло от этого другим
Неизвестным здесь доселе плачем.
Он запел на древнем языке
Своего забитого народа.
И казалось, что сама природа
Тучами укрылась, как в тоске.
Он играл, играл легко и нежно
Среди тучных, в золоте, вельмож,
Но игрой слезу не прошибешь.
У того, кто не рыдал над тем, что грешен...
Песня кончилась. И даже смельчаки
Дерзости такой не ожидали,
Ведь язык, звучавший в этом зале,
Был язык не графа, а слуги!
Дальше началась неразбериха...
Кто-то крикнул: "Стража! Караул!"
Но король сказал спокойно: "Тихо!
Прекратить бессмысленный разгул!"
___
И опять идет усталый путник
Вдоль и поперек своих дорог,
Только нету с ним любимой лютни,
Вместо лютни с ним остался Бог.
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Была холодная весна
И дождь хлестал по мостовой,
Когда, очнувшись ото сна,
Решил я встретиться с тобой.
Я молча выглянул в окно -
Косые лезвия дождя
Пространства рвали полотно,
Но я смирился, уходя.
Я шел угрюмо, под зонтом,
Не замечая встречных лиц,
И как назойливый фантом
Воспринимал летящих птиц.
В вагоне теплого метро
Мне сразу стало веселей.
Я позабыл про дождь и гром
До самой станции твоей.
Мы встретились в одном кафе,
Но я не знал, что говорить.
И ни в одной своей строфе
Не мог я так застенчив быть.
Рвались внутри меня слова,
Крутились, бились на куски,
Я понял, ты была права
И в безнадежности тоски
Смотрел я молча на тебя,
Мне становилось холодней,
А шум холодного дождя
По сердцу бил еще больней.
А ты ждала столь нужных слов,
Столь нужной ласки и тепла,
Но я был каменно суров,
И что с того, что не со зла.
Осколком этой пустоты,
Палящей бездною огня
Ты показала мне, что ты
Еще несчастнее меня.
И час спустя расстались мы,
А капли в небе все плясали...
Я понял: хуже нет тюрьмы,
Чем та, что создали мы сами.
И дождь хлестал по мостовой,
Когда, очнувшись ото сна,
Решил я встретиться с тобой.
Я молча выглянул в окно -
Косые лезвия дождя
Пространства рвали полотно,
Но я смирился, уходя.
Я шел угрюмо, под зонтом,
Не замечая встречных лиц,
И как назойливый фантом
Воспринимал летящих птиц.
В вагоне теплого метро
Мне сразу стало веселей.
Я позабыл про дождь и гром
До самой станции твоей.
Мы встретились в одном кафе,
Но я не знал, что говорить.
И ни в одной своей строфе
Не мог я так застенчив быть.
Рвались внутри меня слова,
Крутились, бились на куски,
Я понял, ты была права
И в безнадежности тоски
Смотрел я молча на тебя,
Мне становилось холодней,
А шум холодного дождя
По сердцу бил еще больней.
А ты ждала столь нужных слов,
Столь нужной ласки и тепла,
Но я был каменно суров,
И что с того, что не со зла.
Осколком этой пустоты,
Палящей бездною огня
Ты показала мне, что ты
Еще несчастнее меня.
И час спустя расстались мы,
А капли в небе все плясали...
Я понял: хуже нет тюрьмы,
Чем та, что создали мы сами.
пятница, 23 апреля 2010
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Передо мной старинная усадьба
Вся тонущая в зелени садов.
Я помню, здесь играли чью-то свадьбу
А нынче слышно лишь рыданье вдов.
А в бальном зале музыка гремела
Банкет, игра, свидания, восторг...
Так больно стало мне, что я несмело
Сел на ступеньки, глядя на восток.
И думал я, как сложно быть богатым,
Все потерять, и обрести ничто.
Бедняк с его извечною заплатой,
В своей лачуге, жалкой и простой
Не знает горя подлинной потери
И ненавидит он своих господ
А между тем, он может быть уверен
Что он, в отличие от них, не пропадет.
Так думал я...А солнце восходило
И освещало пыльный старый кров
А изнутри, из дома доносило
Лишь плач и завыванье старых вдов.
Сменились годы, словно часовые
У вечности незыблемых ворот.
А здесь стоят деревья вековые
И дым летит туда, за поворот...
И погружен в тяжелое раздумье
Я встал с крыльца, как будто ноги поразмять.
Но, может, это было не безумьем -
Желание придти сюда опять?
Вся тонущая в зелени садов.
Я помню, здесь играли чью-то свадьбу
А нынче слышно лишь рыданье вдов.
А в бальном зале музыка гремела
Банкет, игра, свидания, восторг...
Так больно стало мне, что я несмело
Сел на ступеньки, глядя на восток.
И думал я, как сложно быть богатым,
Все потерять, и обрести ничто.
Бедняк с его извечною заплатой,
В своей лачуге, жалкой и простой
Не знает горя подлинной потери
И ненавидит он своих господ
А между тем, он может быть уверен
Что он, в отличие от них, не пропадет.
Так думал я...А солнце восходило
И освещало пыльный старый кров
А изнутри, из дома доносило
Лишь плач и завыванье старых вдов.
Сменились годы, словно часовые
У вечности незыблемых ворот.
А здесь стоят деревья вековые
И дым летит туда, за поворот...
И погружен в тяжелое раздумье
Я встал с крыльца, как будто ноги поразмять.
Но, может, это было не безумьем -
Желание придти сюда опять?
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
О ласкающий дождь, дождь начала весны,
Забери мои песни, возьми мои сны,
Забери их себе, мне они не нужны,
Если вижу тебя, дождь начала весны.
Распускается лес, начинается день,
Позабыв весь свой страх, позабыв свою лень,
Я готов убежать, далеко-далеко,
Чтобы к слезам дождя прикасаться рукой.
Запах влажной земли и листвы молодой
Вновь приносит надежду и дарит покой.
Поменялся пейзаж из знакомых окон
Это чувствую я, выходя на балкон.
И я вижу улыбку в соседнем окне -
Вышел кто-то еще помечтать в тишине.
Тишину нарушает лишь шелест дождя,
Знаю, дождь не оставит меня, уходя.
Забери мои песни, возьми мои сны,
Забери их себе, мне они не нужны,
Если вижу тебя, дождь начала весны.
Распускается лес, начинается день,
Позабыв весь свой страх, позабыв свою лень,
Я готов убежать, далеко-далеко,
Чтобы к слезам дождя прикасаться рукой.
Запах влажной земли и листвы молодой
Вновь приносит надежду и дарит покой.
Поменялся пейзаж из знакомых окон
Это чувствую я, выходя на балкон.
И я вижу улыбку в соседнем окне -
Вышел кто-то еще помечтать в тишине.
Тишину нарушает лишь шелест дождя,
Знаю, дождь не оставит меня, уходя.
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
Мини-поэма "Человек и война"
Перед Богом будем все равны,
Так нам говорят, по крайней мере,
Кто-то без оглядки в это верит
Даже перед ликами войны.
Есть на фоне боя и резни
Странные такие эпизоды.
И когда потом проходят годы
Чаще вспоминаются они.
Был тяжелый бой, и русский снайпер
Отупело нажимал курок.
Он не слышал стук тяжелых капель
И не замечал, что весь продрог.
Есть противник, он огнем нас кроет,
Позабыв простой завет "любить"
Мы должны быть беспощадней вдвое
Только для того, чтоб победить.
Подавляя огневые точки
Забывался он в кровавом сне,
Когда словно в книге между строчек
Он увидел девушку в окне.
Он увидел искренние слезы
В мире, где есть только кровь и пот.
На мгновенье он предался грезам
И отвлекся от своих "забот".
Несколько секунд они смотрели
Широко открыв свои глаза,
Им мечтались озеро и ели,
Летняя душистая роса.
Взгляды встретились. Свершилось чудо,
Они поняли, как трудно быть собой...
То была любовь лишь на секунды.
Командир скомандовал "Огонь!"
Дома нет. Привстал гранатометчик.
Нет окна, и нету той, что в нем.
Это просто подавленье "точек".
То, что в "точках" люди - не при чем.
Мы дошли упорно до Берлина.
Завершился тягостный кошмар.
Только русский снайпер не покинул
Места, где постиг его удар.
Он и нынче бродит по могилам
Тех, кто без вести на той войне погиб.
А соседи говорят уныло:
"Видно, помешался этот тип..."
Перед Богом будем все равны,
Так нам говорят, по крайней мере,
Кто-то без оглядки в это верит
Даже перед ликами войны.
Есть на фоне боя и резни
Странные такие эпизоды.
И когда потом проходят годы
Чаще вспоминаются они.
Был тяжелый бой, и русский снайпер
Отупело нажимал курок.
Он не слышал стук тяжелых капель
И не замечал, что весь продрог.
Есть противник, он огнем нас кроет,
Позабыв простой завет "любить"
Мы должны быть беспощадней вдвое
Только для того, чтоб победить.
Подавляя огневые точки
Забывался он в кровавом сне,
Когда словно в книге между строчек
Он увидел девушку в окне.
Он увидел искренние слезы
В мире, где есть только кровь и пот.
На мгновенье он предался грезам
И отвлекся от своих "забот".
Несколько секунд они смотрели
Широко открыв свои глаза,
Им мечтались озеро и ели,
Летняя душистая роса.
Взгляды встретились. Свершилось чудо,
Они поняли, как трудно быть собой...
То была любовь лишь на секунды.
Командир скомандовал "Огонь!"
Дома нет. Привстал гранатометчик.
Нет окна, и нету той, что в нем.
Это просто подавленье "точек".
То, что в "точках" люди - не при чем.
Мы дошли упорно до Берлина.
Завершился тягостный кошмар.
Только русский снайпер не покинул
Места, где постиг его удар.
Он и нынче бродит по могилам
Тех, кто без вести на той войне погиб.
А соседи говорят уныло:
"Видно, помешался этот тип..."
Мир в душе - признак либо святости, либо бессовестности.
История - не сплав научных догм,
Историк - это вовсе не профессия.
История - наш древний общий дом
И наша похоронная процессия.
Весь этот дом колеблется, живет
Своею жизнью, нами не постигнутой
И самым наглым образом соврет
Кто полагает цель свою достигнутой.
Я сделаю по комнате шаги,
Случайно запущу игру "Виктория"
Мне станет ясно, почему враги
Ведут друг с другом битвы за историю.
История - везде, всегда, во всем.
Как мудрая царица, беспристрастная...
Но трон ее решеткой обнесен -
Она в своих решениях не властная.
Историки, всем вам не повезло,
И здесь беда совсем не материальная.
Ведь ваше непростое ремесло -
Служенье неизвестному опальное.
Пока я погружен в глубокий сон,
Мои друзья спешат в аудитории
И трижды будь их путь благословлён
Среди путей изменчивых истории.
Историк - это вовсе не профессия.
История - наш древний общий дом
И наша похоронная процессия.
Весь этот дом колеблется, живет
Своею жизнью, нами не постигнутой
И самым наглым образом соврет
Кто полагает цель свою достигнутой.
Я сделаю по комнате шаги,
Случайно запущу игру "Виктория"
Мне станет ясно, почему враги
Ведут друг с другом битвы за историю.
История - везде, всегда, во всем.
Как мудрая царица, беспристрастная...
Но трон ее решеткой обнесен -
Она в своих решениях не властная.
Историки, всем вам не повезло,
И здесь беда совсем не материальная.
Ведь ваше непростое ремесло -
Служенье неизвестному опальное.
Пока я погружен в глубокий сон,
Мои друзья спешат в аудитории
И трижды будь их путь благословлён
Среди путей изменчивых истории.